Мне все это видится прежде всего одним большим глобальным процессом приобретения знания о новом, ранее неизвестном. Причем процесс этот идет очень быстро, гораздо быстрее, чем когда-либо в истории, включая совсем недавнюю.
Ведь человеческая деятельность в основной своей части представляет собой реакцию на внешние события, основанную на накопленном знании о событиях той же природы. Подлинно инновационная деятельность, в малой степени опирающаяся на такие накопленные знания - всегда маргинальна, фронтирна, находится за гранью повседневного, ограничена узким кругом наиболее смелых и продвинутых исследователей. К политикам и правительствам это относится вдвойне и втройне, они просто не приспособлены для реагирования на ранее неизвестное новое.
Данный же вирус и связанная с ним инфекционная болезнь - это и есть новое. Похоже, никогда еще в истории человечества не было такого, чтобы новая болезнь стала проблемой миллионов людей и десятков правительств буквально через несколько недель после ее появления. Проблемой - в том смысле, что всем надо как-то определиться, что делать, как делать, надо ли что-то делать, возможно ли что-то делать.
До сих пор все эти процессы были гораздо более длительные. Болезни изучались столетиями и годами. Когда обнаруживались новые инфекционные болезни, их распространение оказывалось ограниченным или географически, или социально-поведенчески, число заразившихся и заболевших оставалось сравнительно небольшим, будь это MERS или HIV.
Сейчас же мы видим, что наши знания о новой опасности прирастают буквально с каждым днем. Масштабы, скорость этого процесса поразительны. Тысячи ученых по всему миру буквально дни и ночи вникали в устройство вируса. В первые же месяцы количество клинических испытаний потенциальных лекарств стало исчисляться десятками, а сейчас уже сотнями. Полноценные испытания вакцин развернуты уже через три-четыре месяца после появления нового вируса. Эту динамику можно сравнить с тем, что происходило с вирусом HIV, когда путь от начала его распространения по миру до полноценной идентификации с последующим изобретением достаточно эффективных медикаментозных средств его подавления занял несколько десятков лет, около полувека.
Но так как мы все еще находимся на самой ранней стадии этого процесса познания, то и сами полученные знания пока крайне неопределенны. Именно по этой причине лично я стараюсь просто не обращать внимание на бесконечные сообщения журналистов и блоггеров о том, что какой-то врач или исследователь сделал сенсационное заявление про то, как устроен вирус, как идет его распространение, скорость мутации, протекание болезни и излечение от нее. Как раз из-за того факта, что фронт исследователей необыкновенно широк, вероятность того, что каждое данное сообщение окажется не более чем дутой сенсацией, необоснованным обобщением какого-то частного случая - исключительно велика. В любом случае у нас, наблюдателей со стороны, нет возможности оценить такого рода сообщения, поэтому самое рациональное - рассматривать их как обычный информационный шум.
Тот знание, которое, судя по всему, можно считать более или менее установленным по истечении пяти месяцев - сводится к базовым представлениям о том, что вирус распространяется прежде всего (возможно - исключительно) воздушно-капельным путем от симптоматических больных; что вероятность заболеть невелика и очень сильно смещена в сторону стариков и людей с предшествующими тяжелыми заболеваниями; что тяжелая стадия болезни может отличаться высокой летальностью; что эффективного лекарства пока нет; что переболевшие, скорее всего, получают иммунитет как минимум на несколько месяцев. Похоже, что все сверх этого - не более чем неподтвержденные гипотезы, включая вероятность заражения через поверхности или от несимптоматических зараженных.
Важно напомнить, что и эти знания - еще два-три-четыре месяца назад или отсутствовали, или выглядели ненадежными, сомнительными.
И вот таким незнанием о природе опасности и определялись действия людей.
Ведь если наша деятельность выстроена на экстраполяции прошлого опыта, то тем более это относится к реагированию на опасности. Не случайно принято говорить, что правила техники безопасности написаны кровью. Пока новая опасность себя не проявила, пока ее природа не известна - рационально планировать защиту от нее практически невозможно. Каждый человек сперва формирует свой собственный ментальный образ такой неизвестной опасности, и уж что у него сложится в голове - заранее неизвестно.
Соответственно, мы получаем полный спектр мнений. На одном краю спектра находятся люди, уверенные, что новый вирус вообще ничем не опаснее обычной простуды, вариантом которой, дескать, и является, и предмета для беспокойства нет в принципе. На другом краю - люди, строящие самые апокалиптические сценарии чего-то типа массовой гибели человечества. Ну и все остальные между ними. Точно так же распределены мнения о том, как надо себя вести - надо ли носить маски, перчатки, можно ли выходить из дома, что надо принимать для профилактики и для лечения, и т.д.
И это было бы нормально, если бы все это не перешло на уровень государственной политики. Государственная политика, суть которой состоит в универсальном насильственном принуждении по всей территории государства, автоматически поляризует любой вопрос, который попадает в ее орбиту. Расплывчатое множество возможных ответов быстро превращается в дихотомию, сокращается до двух несовместимых подходов. Если я прав, то и ты должен делать так, как считаю я, а если ты не согласен со мной, то ты враг человечества.
Это очень хорошо видно, если сравнить интенсивность споров по поводу нового вируса и способов борьбы с ним - с тем, что происходит по поводу других медицинских сюжетов, не выходящих на уровень насильственного принуждения. Например, среди моих знакомых наблюдается максимальный разброс мнений о гомеопатии; одни считают ее реальным инструментом лечения, другие убеждены в том, что это обычное шарлатанство. Но так как государство гомеопатию и не запрещает, и не навязывает, то эти разногласия обычно не выплескиваются в личные отношения, а решаются в формате "кому арбуз, а кому свиной хрящик".
Как только вопрос переходит в область государственной политики - накал страстей сразу же начинает зашкаливать и приближается к ситуации взаимного озверения. Представители противостоящих лагерей перестают прислушиваться друг к другу. Любые высказывания оппонентов представляют интерес исключительно на предмет возможного вылавливания каких-нибудь ляпов, ошибок, глупостей; все остальное игнорируется. Как результат, общий вал информационного шума распадается на два параллельных и слабо перескающихся потока. У каждой стороны обнаруживаются свои надежные вирусологи, эпидемиологи, врачи, специалисты, эксперты и статистики. Я, конечно, несколько утрирую, но тенденция примерно такая.
Опять же, все это усугубляется общим профессиональным разложением журналистской среды. Впрочем, я, наверно, чрезмерно суров. Речь, скорее, идет не о разложении, не об упадке, а о том, что когдатошние привычки, в прошлом бывшие приемлимыми, сегодня выглядят анахронизмом. Многие десятки лет, буквально с самого зарождения первых массовых газет, журналистика была почти непроходимым барьером между публикой и собственно источниками новостей. В оперативном режиме рядовой человек, да и не только рядовой, узнавал новости только в пересказе журналиста и в интерпретации редактора. Люди и учреждения, генерировавшие новости, являвшиеся их источниками, почти не имели прямого выхода на публику. Если они выпускали пресс-релизы, то рассылали их по журналистам, редакциям, агенствам - и уж те решали, что публиковать, на какой странице, с какими сокращениями. Важнейшей работой посольств был конспективный пересказ того, что написано в последних передовых статьях газет страны пребывания. Перепроверка новостей и опровержение искажений, если и происходили, то с запозданием, когда важнейшие политические решения уже зачастую были приняты. История последних двух столетий полна примерами.
За последние десять-двадцать лет информационная жизнь изменилась - а профессия нет. С интернетом, а тем более с гугл-транслейтом, каждый имеет возможность проследить большинство сообщений, которые ему кажутся существенными, буквально до источника. К сожалению, очень мало кто выработал у себя эту привычку. В результате мы продолжаем плавать в мутном море безответственной халтурной дезинформации, и ситуация с вирусом, когда события меняются каждый день, все только усугубила. Ссылки на промежуточные журналистские публикации оказываются принципиально ненадежными. В лучшем случае они говорят о том, что, скорее всего, что-то произошло, но вот что именно - приходится выяснять самому.
Из недавних примеров:
- как в конце марта по миру разнеслась выдуманная новость о якобы закрытии заводов по производству резиновых перчаток в Малайзии,
- как в начале апреля нью-йоркские журналисты оказались неспособны прочитать то, что написано в пересказываемой ими же англоязычной статье японской газеты;
- как не слишком внимательный блоггер пересказывает журналистскую статью (причем изначально крайне халтурную, если не лживую), и его совершено искажающий пересказ превращается в самостоятельную новость.
Наконец, на все на это наложилась печальнейшая проблема массового самоослепления в результате того, что получило название TDS. Этот синдром проявляется в том, что автор, будучи по жизни и во всех остальных вопросах зачастую человеком нормального или даже исключительного ума, во всем, что так или иначе касается нынешнего президента США, добровольно отдает свой собственный разум в распоряжение ненавистного персонажа. Человек теряет способность здраво оценивать действия и высказывания Трампа и рабски следует в его фарватере - с единственным уточнением, что все, произносимое, объявляемое или делаемое Трампом, умножается на минус единицу. Что бы Трамп ни сказал, будь это тривиальнейшая банальность, несусветная глупость или точное наблюдение - заранее объявляется ложью, а истиной, соответственно, так же заранее объявляется утверждение, противоположное трамповскому. Если Трамп скажет, что дважды два пять, ему возразят, что дважды два четыре. Если Трамп скажет, что дважды два четыре, ему ответят, что современная наука доказала - дважды два равно семи. А так как все без исключения президенты и премьеры четыре месяца подряд только и говорят, что о вирусе, то закадычные нелюбители Трампа автоматически следуют за ним. Если ему случается что-то сказать о каком-то медикаменте, то этот медикамент сразу же объявляется шарлатанским ядом - просто потому что его упомянул Трамп.
Из всего этого следует, на мой взгляд, что для нас, рядовых лохов, непосвященных в тайны вирусологии, единственный минимально надежный способ что-либо понять - это попытки что-то выловить из медицинской статистики. Рассказы о том, откуда есть пошел сей вирус, самодельный он или природный, как устроены его белковые элементы, как он взаимодействует с организмом и все такое прочее - разумнее по большей части просто игнорировать, оставить их на потом. Для начала хорошо бы просто понять, как выглядит картина его распространения.
Но и здесь мы сразу сталкиваемся с множеством проблем. Да, имеется официальная статистика, но ее методология даже в самых продвинутых странах чаще всего очень расплывчата, что неизбежно в случае необходимости учета совершенно новых явлений. Число вновь выявленных инфицированных - в огромной степени является функцией политики и масштабов тестирования. При этом само число протестированных долгое время, да чаще всего и сейчас, крайне недостоверно - часто смешиваются в одну кучу и не разделяются тесты на собственно вирус (ПЦР) и на антитела, обычно нет явного разделения на число тестов и число протестированных. Не понятно, в какой мере число протестированных определяется показаниями, а в какой - наличием возможностей тестирования. Опять же, несколько примеров для иллюстрации, совершенно навскидку, случайных:
- До 22 апреля включительно официальные ежедневные данные по Италии давали цифры тестов (tamponi); только начиная с 23 апреля - появилась дополнительная графа с числом протестированных (casi testati - если я правильно понимаю смысл).
- Источником статистики тестирования по США обычно считают вот этот сайт - https://covidtracking.com/data/us-daily. Судя по всему, более надежных данных по стране в целом нет. Даже федеральные органы в своих отчетах, как я наблюдал, ссылаются на данные этого сайта. Но насколько они надежны? Например, бросается в глаза однодневный скачок числа протестированных 22 апреля - утверждается, что 21 апреля проведено 149 тысяч тестов, 22 апреля - 317 тысяч, а 23 апреля 195 тысяч, после чего трехсоттысячный барьер был преодолен только 7 мая, а окончательно ушел в прошлое только начиная с 14 мая. Странная цифра за 22 апреля имеет своим происхождением необъяснимый однодневный скачок в одном-единственном штате - конкретно, в Калифорнии. Практически весь апрель цифра ежедневных тестов в Калифорнии колебалась вокруг 20 тысяч в день, и даже к концу мая находится на уровне 50 тысяч в день - но именно 22 апреля в статистику попала загадочная цифра 165 тысяч тестов (https://covidtracking.com/data/state/california). Откуда составители сводного сайта взяли эту цифру - я выяснить так и не смог, на сайтах штата я ее не нашел.
- Наконец, даже сейчас, когда все, по идее, более или менее отлажено, на сайте моего штата Мэриленд, в разделе статистики тестирования, признается: Testing volume data represent the static daily total of PCR COVID-19 tests electronically reported; this count does not include test results submitted by labs and other clinical facilities through non-electronic means. Много ли результатов тестирования передается властям штата НЕ электронным образом; как вообще проверяется полнота передачи данных частными лабораториями - неизвестно.
Не буду рассуждать о том, что некое неизвестное число совершенно явно заболевших может сознательно отказываться от госпитализации и тем самым не попадать в статистику (знаю такой случай со знакомым человеком из Франции) и о том, что статистика смертности может быть объектом целенаправленной манипуляции с указанием причин смерти и с выбором дня регистрации (заболевания, госпитализации, перевода на вентилятор, смерти).
В итоге, как мне кажется, на сегодняшний день самый надежный и прозрачный индикатор - это все-таки динамика ежедневных госпитализаций. Но именно его, как ни странно, бывает сложнее всего найти. Например, в моем Мэриленде я этих данных не вижу - есть только динамика общей загрузки больничных коек (и она устойчиво идет на снижение).
Сегодня практически все развитые страны, как я понимаю, как минимум вышли на плато новых заболеваний, или вплотную к этому плато приблизились, а чаще всего уже показывают устойчивое снижение. То есть ожидания неконтролируемого роста (в результате этих ожиданий миллионы людей узнали умное слово "экспонента") - не оправдались. И это очень хорошо.
Но надо признать, что по состоянию на конец марта, начало апреля, апрель - это все было вовсе не так очевидно. Политики должны были принимать решения, и на них обрушивалась лавина самых мрачных прогнозов со стороны людей, формально числившихся профессионалами. Да, политики могли прислушиваться и к мнению скептиков, но кто может упрекнуть политиков в том, что они не всегда способны сами определить, кто прав, когда люди с учеными степенями и званиями спорят друг с другом? Положа руку на сердце, кто мог гарантировать, что казавшийся неконтролируемым рост прекратится сам по себе в течение нескольких недель?
Наконец, самое главное - кто мог взять на себя смелость высказаться насчет того, что я бы назвал "предельной эффективностью" различных мер карантина? Мы видим, что нет ни одной страны мира, которая могла бы считаться чистым бескарантинным стандартом, с которым можно сравнивать остальные. Все без исключения ввели те или иные меры по ограничению межличностных контактов. На все на это наложились разные форматы поведения жителей разных стран, разных социальных и прочих групп. Кто-то готов был соблюдать строжайшую изоляцию, даже когда она не декретировалась правительством; кто-то готов был наплевать на любые формальные ограничения, если только открывалась возможность. В результате ответ на вопрос, что именно сыграло решающую роль в переломе кривых роста, а что задним числом следует признать чрезмерным, излишним - появляется разве что только сейчас.
Тут, конечно, познавательным будет внимательное изучение опыта США, где федеральная структура власти привела к тому, что на схожих по всем параметрам территориях меры принимаются разные. Особенно ярко это видно в Вашингтоне, где части фактически единого города подчиняются одному федеральному округу и двум штатам (плюс отдельным графствам этих штатов). Например, в моей северной мэрилендской трети еще в середине апреля было введено обязательное ношение масок во всех публичных помещениях, прежде всего в магазинах и ресторанах. В южной вирджинской трети этой обязательной нормы, как мне рассказывают, нет до сих пор. Очень интересно сравнение штатов Нью-Йорк и Флорида, очень похожих по размерам и по целому ряду других параметров. И так далее.
Но, повторю, на момент марта-апреля введение карантинных мер было практически неизбежным. Люди реально испугались. Сегодня нам несколько легче судить, в какой мере этот страх был обоснованным. Застра ясности будет еще больше. Но тогда, в марте-апреле, страх был реальным и возрастающим.
Особой проблемой стало то, что никто, ни одна страна - не была по-настоящему готова к этому страху. Не было заранее прописанных правил, сценариев, протоколов. Все пришлось импровизировать на ходу, судорожно приспосабливая опыт соседних стран. В этой ситуации начальники правительств, центральных и местных, неожиданно превратились во временных квази-диктаторов, этаких мини-наполеонов. Их импровизации сплошь и рядом оказывались вообще почти ничем не ограниченными. На какой-то момент могло показаться, что законы, разделение властей, установленный порядок, сама демократия (там, естественно, где она до этого была) - отменены. Это, конечно, было временной иллюзией, но на протяжении нескольких недель значительная часть планеты, похоже, оказалась во власти почти бесконтрольных администраторов. Не будучи ни малейшим образом готовы к такому повороту событий, администраторы неизбежно наломали множество дров, хаотическим образом принимая, пересматривая и отменяя разнообразнейшие решения, в том числе завязанные на жизнь и смерть тысяч людей.
Просто для примера - административный закон штата Нью-Йорк (конкретно, статья 29-A) наделяет губернатора правом на срок до двух месяцев (точнее, на месяц с правом продления еще на месяц) приостанавливать и изменять фактически по своему усмотрению все без исключения законы, правила и нормативы, действующие на территории штата.
7 Марта губернатор штата выпускает указ 202 о чрезвычайном положении, причем сразу на пять месяцев (как это согласуется со статьей 29-A, и согласуется ли - я пока не разобрался), после чего каждые несколько дней появляются все новые и новые изменения и дополнения этого указа. На сегодняшний день таких дополнений выпущено уже 36 штук. Среди них можно обратить внимание, например, на такие эпизоды.
Вот история о том, как губернатор Куомо менял свои взгляды на тот самый знаменитый гидроксихлорохин, ставший предметом столь горячих споров. Для нашего удобства штат выложил русские переводы указов.
Акт первый, 23 марта:
"Ни один аптекарь не может выдавать гидроксихлорохин или хлорохин, за исключением тех случаев, когда они написаны так, как предписано для одобренных со стороны Управления по контролю за продуктами и лекарствами (Food and Drug Administration, FDA) показаний, или в рамках утвержденного штатом клинического исследования, связанного с COVID-19, для пациента, у которого тест на COVID-19 дал положительный результат, с документированием результатов такого исследования в составе рецепта. Никакое другое экспериментальное или профилактическое использование не допускается, и любой разрешенный рецепт ограничен одним четырнадцатидневным рецептом без пополнения"
https://www.governor.ny.gov/sites/governor.ny.gov/files/atoms/files/EXEC_COVID19_ExecutiveOrder202.10_032420_RU.pdf
В переводе с нью-йоркского бюрократического русского на нормальный русский это означает, что это зелье на лечение больных коронавирусом можно выдавать только для экспериментов, проводящихся по особым протоколам (так как FDA до сих пор формально не одобрило его для использования против ковида).
Акт второй, 27 марта:
"Директива, содержащаяся в Исполнительном распоряжении 202.10, касающаяся ограничений на выдачу гидроксихлорохина или хлорохина в профилактических целях, изменена следующим образом: Ни один фармацевт не должен выдавать гидроксихлорохин или хлорохин, за исключением случаев, когда они выписаны: в соответствии с показаниями, утвержденными FDA; по показаниям, подтвержденным одним или несколькими предписаниями, включенными или утвержденными для включения в сборники, указанные в 42 U.S.C. 1396r-8(g)(l)(B)(i); для пациентов в стационаре и в отделениях интенсивной терапии; для пациентов в подостром состоянии, находящихся в учреждении с квалифицированным сестринским уходом; или в рамках исследования, утвержденного Экспертным советом (Institutional Review Board). Любое лицо, уполномоченное назначать такие лекарства, должно указать на рецепте состояние, в связи с которым выдан рецепт"
https://www.governor.ny.gov/sites/governor.ny.gov/files/atoms/files/EXEC_COVID19_ExecutiveOrder202.11_032720_RU.pdf
То есть для лечения пациентов в стационаре все ограничения сняты полностью. Не требуются никакие эксперименты. И что очень характерно - этот второй акт принят за день ДО того, как FDA выпустила свою бумагу, разрешающую передавать госпиталям гидроксихлорохин из федеральных запасов.
Другая история, получившая еще больший резонанс - о частных домах престарелых, ставших в США главными очагами смертности от вируса. 25 марта управление здравоохранения штата, напрямую подчиняющееся губернатору, издало директиву, содержащую такой пункт:
No resident shall be denied re-admission or admission to the NH solely based on a confirmed or suspected diagnosis of COVID-19. NHs are prohibited from requiring a hospitalized resident who is determined medically stable to be tested for COVID-19 prior to admission or readmission.
https://coronavirus.health.ny.gov/system/files/documents/2020/04/doh_covid19_acfreturnofpositiveresidents_040720.pdf
Смысл бумаги в том, что домам престарелых эксплицитно запрещается отказывать пациентам в заселении или возвращении, если единственной причиной этого является подозрение в заражении вирусом (или даже факт такого заражения). В частности, если пациент дома престарелых попадает в больницу, а больница через какое-то время его выписывает, то дом престарелых обязан принять пацента обратно, причем дому престарелых прямым текстом запрещается требовать, чтобы этот пациент перед возвращением прошел тест на вирус. Очень характерно, что директива по указанному выше линку уже отсутствует, ее поспешили удалить, хотя во множестве мест обнаруживаются и ссылки на нее, и прямые копии.
10 мая губернатор (то есть, конечно, не лично сам губернатор, а подчиненные ему администраторы) спохватился и в очередном, тридцатом по счету, дополнении своего указа 202, фактически отменил эту директиву, объявив, что:
<...> любая больница общего профиля <...> не должна выписывать пациента в дом престарелых, пока она не проведет диагностическое тестирование пациента на COVID-19 и не получит отрицательный результат
https://www.governor.ny.gov/sites/governor.ny.gov/files/atoms/files/EO%20202.30_Russian.pdf
По некоторым оценкам, за шесть недель (я по невнимательности написал сперва про две недели, но юзер
ilyadon меня поправил) своего действия эта отмененная директива стоила нью-йоркским старикам до пяти тысяч дополнительных смертей...Естественно, как и все остальные диктаторы, нынешние квази-диктаторы/администраторы вводят свои ограничительные меры не заради удовольствия поглазеть на мучения сограждан. Таких карикатурных диктаторов в природе давно уже нет, да и вряд ли были. Диктатор всегда хочет помочь своей стране, своим согражданам, сделать им лучше - так, как он это понимает. Суть диктатуры не в том, что диктатор хочет людям навредить, а в том, что он руководит ими для их же, дураков, блага, потому что они, дураки, сами не понимают, от чего им польза, а от чего вред.
Всплеск такого квази-диктаторства - это оборотная сторона паралича, или чего-то близкого к параличу, охватившего многие органы представительной власти. Сплошь и рядом они оказались институционально не готовы к темпу и масштабам событий. Дело доходит до совсем уж грустных курьезов, когда прерогативы представительных органов по отношению к подчиненным им исполнительным - приходится разбирать судам. Например, сейчас разворачивается дело по иску члена иллинойской легислатуры Бейли против губернатора Иллинойса Прицкера. Суть иска сводится к вопросу, имеет ли губернатор право продлевать свои чрезвычайные полномочия, игнорируя прописанный в законе штата месячный срок их действия. Сперва дело рассматривалось в местном суде, затем перешло в федеральный, интерес к делу проявило федеральное министерство юстиции. Как утверждают защитники губернатора, никакие ограничительные сроки не должны приниматься во внимание, потому что законы, дескать, не запрещают ему выпускать новые декларации о чрезвычайном положении последовательно одна за другой без перерыва (эта мысль особенно настойчиво подчеркивается, например, здесь).
К счастью, вопрос о таких квази-диктатурах, центральных и местных, все больше переходит из области практического в область теоретического. Страны и регионы один за другим ослабляют и снимают ранее введенные ограничения, жизнь везде возвращается к норме, где быстрее, где медленнее. У меня нет сомнений, что в ближайшем будущем множество законодательных органов десятков стран и юрисдикций приступят к пересмотрю нормативов по чрезвычайным ситуациям и постараются ввести в них элемент упорядочения и дополнительного контроля за администрациями.
Такой же осторожный оптимизм я испытываю и в отношении темпов экономического восстановления после искусственного замедления последних месяцев. Оптимизм мой основан на том, что нынешнее замедление некорректно ставить в один ряд с "традиционными" экономическими кризисами и катастрофами.
В частности, отличие от традиционных катастроф, природных или рукотворных (ураганы, землетрясения, войны и т.д.) - в том, что нынешний эпизод практически никак не сказался ни на материальных, ни на трудовых ресурсах общества. Нет физических разрушений, нет массовой гибели или выведения из строя трудоспособных людей. Далее, в отличие от привычного экономического кризиса, связанного с т.н. циклом деловой активности, нынешний эпизод никак не связан с массированным, системно значимым искажением в ранее принятых инвестиционных решениях - искажением, исправление которого требует огромного, занимающего до нескольких лет, реструктурирования производста и занятости.
В данном же случае мы наблюдаем нечто вроде синхронного и принудительного двух-трехмесячного отпуска миллионов людей. Это огромная потеря в смысле потенциального производства благ, но в гораздо меньшей мере степени - потеря возможности для восстановления такого производства. Очень упрощенной аналогией может быть сравнение с суточным циклом - да, вечером работа повсеместно замирает, но утром так же быстро разворачивается заново. Пародийно эта аналогия очень хорошо отражена в знаменитой статье 2006 года "Rotation Of Earth Plunges Entire North American Continent Into Darkness".
Конечно, в отдельных секторах последстия могут быть гораздо серьезнее. Авиация, туризм, спорт, концерты, дискотеки и т.д. - могут испытывать долгоиграющие последствия вплоть до появления массовой вакцинации. Но точно так же может оказаться, что все достаточно быстро сведется к точечным мерам, в очень малой степени сказывающихся на реальной жизни. Достаточно напомнить, что произошло с авиацией после 911 - в какой-то момент казалось, что жизнь изменилась навсегда, в итоге же изменения, даже если добавили неудобств пассажирам, никак не сказались на объемах перевозок в долгосрочном плане. Я ни разу не слыхал про людей, которые отказались бы от полетов на самолете только по той причине, что теперь на борт нельзя проносить воду, заставляют снимать обувь, а провожающих не пускают дальше зоны регистрации. В любом случае это будут проблемы секторальные, а не обще-экономические.
Наконец, нравится нам это или не нравится, но человеческим эмоциям свойственно притупляться. Любой страх постепенно ослабевает, уходит на второй план - особенно если речь идет о событиях, не угрожающих нам напрямую, непосредственно. Это может быть грустно, даже в чем-то цинично, но это факт. Когда вирус поразил первый американский дом престарелых в Киркланде, штат Вашингтон, и смертность среди пациентов достигла уровня порядка 30 процентов - не будет сильным преувелечением сказать, что весь мир с замиранием сердца следил за происходящим. Когда то же самое произошло в доме престарелых под Ричмондом, штат Вирджиния - события не привлекли и доли массового интереса. Человек не способен беспрерывно страдать и сочувствовать, так уж мы устроены. Каждый день, к примеру, в США умирает 7-8 тысяч человек, каждая из этих смертей - невосполнимая трагедия, но мы не воспринимем это как главные события, определяющие наше поведение.