Речь идет об известной (или не очень известной) истории с журналом "Иллюстрация" и серией антисемитских заметок, помещенных в нем, а также с последующими открытыми письмами за многочисленными подписями, в том числе очень известных писателей.
Несколько апологетический рассказ об этой истории содержится в заметке Александра Алтуняна "Коллективное сознательное", напечатанной пять лет назад в "Московских новостях". Сайт МН сейчас, кажется, умер, так что старый линк на заметку (http://www.mn.ru/issue.php?2003-43-60) уже не работает, но она доступна в архиве - например, по линку http://web.archive.org/web/20041224205238/www.mn.ru/issue.php?2003-43-60
Тексты некоторых коллективных писем можно найти, например, на сайте, посвященном Шевченко. Там по линку http://litopys.org.ua/shevchenko/shev605.htm выложено письмо, которое он подписал вместе с несколькими другими украинскими деятелями, а в примечании, по линку http://litopys.org.ua/shevchenko/shev614.htm - текст предыдущего письма за подписями большего числа людей, с которым Шевченко и другие солидаризовались (спасибо
taki_net за уточнение).Менее апологетическим по отношению к этой истории было мнение Добролюбова, выразившееся в его известном "Письме из провинции" в первом номере "Свистка". Добролюбов был очень резок до издевательства, да кроме того, "Письмо" его выглядит несколько затянутым - но, надо признать, он во многом прав, и некоторые цитаты из его "Письма" звучат очень злободневно (само письмо можно найти по линку http://smalt.karelia.ru/~filolog/pdf2/018029s1.pdf , а в http://az.lib.ru/d/dobroljubow_n_a/text_0850.shtml содержится достаточно развернутое примечание, излагающее всю историю).
В частности, Добролюбов писал:
Зачем это, думал я, русские ученые и литераторы ополчились в крестовый поход для доказательства того, что клевета гнусна?... Неужели они полагают, что это еще предмет неизвестный или спорный для русского общества? Но тогда остается им бросить занятие наукой и литературой и уныло воззвать ко всем писателям: "братия! давайте плакать!"
В самом деле - литература ведь существует для общества, служит выражением его понятий, действует в среде своих читателей. Поэтому вам бы не следовало выпускать из виду, что в среде, окружающей вас, всегда есть известный общий тон, определяющий те границы, в которых вы можете и должны держаться при ваших словах и действиях. Новый человек, являющийся в чужую среду, тотчас поражает странностью, неловкостью, даже неприличием, если он не умеет сразу попасть в тон этой среды. Это происходит, разумеется, оттого, что в каждом кружке людей есть такие общие понятия и интересы, которые предполагаются уже всем известными и о которых потому не говорят. Странно бывает обществу образованных людей, когда в среду их вторгается рассказчик, не умеющий, напр., произнести ни одного собственного имени без нарицательного добавления, и говорящий беспрестанно: город Париж, королевство Пруссия, фельдмаршал Кутузов, гениальный Шекспир, река Дунай, брюссельская газета "Le Nord" и т. п. Вы знаете, что все его прибавки справедливы, вам нечего сказать против них; но вы чувствуете почему–то, что лучше бы обойтись без них. То же самое бывает и с нравственными понятиями. Вам становится просто неловко и совестно в присутствии человека, с азартом рассуждающего о негуманности людоедства или о нечестности клеветы. Одно из двух: или сам рассуждающий находится еще на той степени нравственного развития, которая допускает возможность рассуждений и споров о подобных предметах, или он вас считает так мало развитыми, что полагает нужным внушить вам истинные понятия о людоедстве или клевете. И то и другое предположение одинаково вызывают вас на кислую гримасу, а в последнем случае вы можете даже обидеться и сказать нравоучителю: "Милостивый государь! объясните мне, чем я подал вам повод трактовать меня таким образом?"
<...>
Здесь–то мы, читатели, и видим самую мрачную, самую печальную сторону протеста. Что же это, в самом деле, - неужели наше общество упало так низко, стало так развратно, дошло до такой шаткости в своих нравственных понятиях, что лучшие люди литературы должны наконец писать к нему воззвания и руководящие статьи, имеющие целью доказать гнусность клеветы? Неужели так ужасно безнравственны стали люди, что уцелевшая от всеобщего развращения горсть избранников может не краснея, с полным сознанием своего достоинства догматическим тоном величавого авторитета провозглашать всенародно, что признает клевету гнусною, - и радоваться тому, что находит себе полсотни или полтысячи единомышленников? Неужто до такой степени нравственного безобразия дошло наше общество и литература? Благородство духа познается в том, что человек признает гнусность клеветы! И он рад, что стоит на такой высоте нравственности! Он спешит воспользоваться удобным случаем, чтобы поведать об этом миру! Ужасно...