Грянешь об землю кубком, он станет золой порошковой.
Но заполнена небом рогов голубая гора,
Покачнувшись, сошлись двухаршинный и полувершковый.
В них - слиянье моерй, в них скрещенье воздушных дорог,
Помаванье магнолий с лазоревым плаваньем лавра.
Жарко-дышащий рог, обжигающе-плещущий рог
Вырван с медью и с мясом из гулкого лба Минотавра.
В звонком дребезге молний врезалось в базальт лезвие.
Воевали законы властителей мощных и малых,
Только чаны и чаши упрямо кричали свое,
О душе, горячась, топотали кувшины в подвалах.
Вороненая небом рогов громыхает гора,
Полвершка - синевы, в тучах месяц летит двухаршинный...
Но шумит, как метель, невесомая сыпь серебра,
Все мерещатся мне снеговые ночные равнины.
Мы пришли издалека... Да наша ли в этом вина,
Что свежо в нашей водке дыхание рабства и хлеба!
Может быть, на земле не хватало нам только вина.
...Здесь - грузинская воля, волна виноградного неба.
Издалека пришли мы... В зеленых одеждах пришли
Эти пряные травы к причастию плоти и крови.
И степные снега погасают в туманной дали,
Встали девять рогов. Девять рук тамады наготове.
Девять рук тамады уплывают подобно дубам
По теченью застольной извилисто-замкнутой оды.
Будет тост за гостей. И, как пена, хлестнет по губам
Сладко-кислая соль говорливой горчащей свободы.