Понятно, однако, что политик политику рознь. Многие вспомнили разные эпизоды из биографии Ельцина, показывающие, насколько он выламывался из общего ряда советских политических деятелей. И все же один эпизод, кажется, не вспомнил никто, он совершенно забыт. А мне этот эпизод, наоборот, очень запомнился и в огромной степени повлиял на мое отношение к Ельцину.
Эпизод этот - его выступление на XXVII съезде КПСС.
Съезд проходил в самом начале 86-го года. Сегодня это может выглядеть странно, но меня тогда неприятно задело, что Горбачев выступил на нем не с "отчетным", как это было заведено, а с "политическим" докладом (http://www.lib.ru/MEMUARY/GORBACHEV/doklad_xxvi.txt). Конечно, все эти "отчеты" были формальностью, но демонстративный отказ от этой формальности означал, что Горбачев не хочет даже в такой безобидной и ни к чему не обязывающей форме отчитаться о работе руководимого им органа за прошедшие пять лет, продемонстрировать даже абсолютно номинальную ответственность за деятельность ЦК и политбюро, членом которых он был все эти годы. Было весьма, по тем меркам, нетрадиционное выступление Шеварднадзе, который едва ли не ярче всех осуждал застой и все такое прочее. Были и другие интересные, по тогдашним временам, речи - тогда искусство читать между строк и вылавливать смысл в оттенках было важнейшим умением. Но самым поразительным мне тогда показалось выступление именно Ельцина.
У меня нет, к сожалению, его текста. Я долго хранил газеты с выступлениями на съезде, но до сегодняшнего дня они не дожили. Приходится полагаться на память, так что если я что-то напутал - заранее прошу прощения. А вспоминается мне, что Ельцин, говоря, как и другие выступавшие, о "застойных явлениях", вдруг сказал: " мол, могут ведь спросить, а что же ты сам все эти годы не видел всего того, что сегодня критикуешь? И если видел, то почему молчал?" И на этот заданный самому себе вопрос Ельцин ответил примерно так: "вынужден сказать товарищам, что молчал, потому что боялся, потому что не хватило смелости".
Как мне кажется, такое не говорил ни один из многочисленных партийных функционеров из тех, что достигли новых политических высот после 1985 года и немало преуспели в обличении прошлых времен. Не говорил ни тогда, ни после.
Не могу даже представить, что тогда, в феврале 86-го года, Ельцин мог предполагать, как повернется и чем кончится горбачевская перестройка, какая судьба ждет его самого. Такое публичное признание в собственной слабости, в простой трусости - никаких дивидендов ему тогда принести не могло, да и позже не принесло. Это никоим образом не мог быть выверенный риторический прием, прообраз неизвестного тогда еще "пиара". Никто его за язык не тянул, никто в 86-м году неудобных вопросов, типа того, что он сам себе задал с трибуны съезда, задавать не собирался.
И вот тогда я подумал, что он - хоть вроде и такой, как все они, а все-таки не такой.