– Откуда она у вас была?
– Во-первых, от моих друзей в КГБ, да и из аппарата МИДа. Сейчас об этом уже можно говорить. В аппарате у меня работало пять тысяч человек и порядка двух тысяч из них были представителями органов. Хороших ребят, отличников вербовали еще в школе, потом зачисляли в Дипломатическую академию и из них выходили дипломаты-чекисты. Поэтому я владел большой информацией. В самом аппарате, среди этих чекистов, я пользовался большим авторитетом.
<...>
Так вот вернемся к тому, что у меня была информация, что вооруженные отряды собираются напасть на Белый дом, где сидел Ельцин. К тому времени отношения с Горбачевым у меня уже испортились. Я много работал, с моим участием, без преувеличения можно сказать, закончилась «холодная война», самая длинная мировая война. Она длилась 30 лет, правда, была «холодной». Я участвовал в объединении Германии, в выводе советских войск из Афганистана, освобождении Восточной Европы. На меня же очень часто нападали. На съезде человек 20-30 постоянно ругали меня, порой и последними словами. Ни разу Горбачев не ответил им, хотя все решения, принимаемые мной, были с ним согласованы. Помню, Галина Старовойтова, умнейшая женщина, которую убили, выступила, обратившись к Горбачеву: «Что происходит? Кто, кроме Шеварднадзе, работает по 18 часов, у кого такие результаты? Почему вы не хотите обратиться к тем людям, кто безосновательно ругает Шеварднадзе?» И добавила, что не хочет быть членом парламента, где ругают Шеварднадзе.
Горбачев продолжал молчать. Было очень обидно. Ведь все с ним согласовывал. Горбачев получил Нобелевскую премию мира за те решения, которые я принимал, кто с ним работал. Когда я понял, что дело идет к развертыванию контрреволюционных процессов, решил пойти на такой шаг, который заставил бы призадуматься людей, что дела обстоят серьезно. Я принял решение об отставке. Об этом никто не знал, кроме моих двух помощников, замечательных людей. Один из них жив – Сергей Тарасенко, другой – тбилисский парень Теймураз Степанов. Они не удивились моему решению. На съезде народных депутатов СССР предусматривалось мое выступление. Взяв слово, я объявил, что это будет моим самым коротким выступлением в жизни. Все насторожились. Я произнес фразу: «Диктатура наступает... Через несколько дней они будут у стен Белого дома, а мы испугались... Пусть моя отставка будет моим протестом против наступления диктатуры». На второй день выступил Горбачев. Конечно, он критиковал меня и говорил, что нет и речи о диктатуре, «перестройка» идет своим чередом и т.д. Ругал, а потом
пошел успокаивать грузинскую делегацию. После моих слов выступил академик Дмитрий Лихачев, крупнейший ученый, необыкновенный, замечательный человек. «Я достаточно близко знаю Эдуарда Амвросиевича. Он хороший министр и прошу его остаться», – сказал Лихачев. Я ответил, что не могу взять слово обратно.
– А как складывались отношения с Ельциным?
– В то время у меня восстановились отношения с ним. Что касается Горбачева, то через два месяца после моего ухода с поста министра, он, выступая в Минске, сказал, что угроза диктатуры реальна, призвал сторонников «перестройки» быть бдительными и уехал отдыхать в Крым.
Разве в такое время можно было оставлять Москву? Я сообщил Ельцину, что неподалеку от Белого дома собираются вооруженные люди. Во время нашей встречи я спросил его, что произойдет, если начнется наступление, ведь он не главнокомандующий? Ельцин протянул бумагу. Он в ней писал, что считает необходимым, чтобы президент России стал главнокомандующим военно-воздушными силами, дислоцированных на территории России. Ельцин спросил меня, должен ли он подписывать этот документ. Я посоветовал ему немедленно подписать, что он и сделал. Это уже была сила. Постепенно он стал собирать своих сторонников возле Белого дома. Вскоре одна группа в Политбюро предложила Горбачеву отказаться от «перестройки», но остаться президентом СССР, ему хватило мудрости отказаться. К тому времени началось наступление на Белый дом. Я решил, что должен быть там. Мы с супругой жили на Смоленской площади, в полукилометре от Белого дома. Нанули я сказал, что пошел перекусить с друзьями в ресторан. Когда я подошел к Белому дому, люди стали кричать: «Шеварднадзе! Шеварднадзе!» Всю ночь я провел там. Мне хорошо запомнилась одна картина. Я обошел все этажи и на первом этаже увидел выдающегося музыканта Ростроповича с автоматом в руке. Я не стал будить его, сказал моим друзьям, чтобы они остались с ним.
<...>
А вот Ельцин меня один раз обманул. Может быть, его обманули и я несправедлив к нему. Ельцин сказал, что пора кончать войну в Абхазии и пригласил меня на встречу с северокавказскими лидерами и Ардзинбой. Я с радостью приехал. Все, кроме Ардзинбы, были согласны. Ельцин ответил его в сторону и через 15 минут сообщил, что Ардзинба тоже готов к миру. Грузия ликовала, война закончилась. Ребята, воевавшие в Гагра, оставили город. Это были добровольцы. Те, кто воевал против грузин, укрылись в лесу, взяли Гагра, Леселидзе и другие города. Я приведу один пример. Во время сочинской встречи Путин попросил восстановить железную дорогу от Сухуми до Ингури. Я сказал, что готов постепенно восстановить сообщение от Сочи до Тбилиси, а потом и до Еревана, но попросил, чтобы в Гальский район вернулось грузинское население. Путин сразу согласился обеспечить гарантии безопасности. Люди вернулись, дорогу начали строить... Сегодня в Гали проживает 70-75 тысяч грузин. До войны их было 80 тысяч.
<...>
В последние годы я устал. Самоубийством покончил жизнь Нугзар Саджая. Он по моему поручению курировал силовые структуры. Было опубликовано очень грязное письмо, в котором его обвиняли в нетрадиционной ориентации. Это была ложь, провокация. Он сказал, как ему жить, когда сын подрос и читает газеты. После поездки в Аджарию он приехал сломленный, там что-то произошло. После его смерти я стал беззащитным, так как даже во времена СССР не вмешивался в дела административных органов, но всегда был человек, следивший за всем. Так вот я потерял контроль над органами, этим воспользовались и устроили переворот.
http://www.russianclub.ge/journal/n10.pdf